- У каждого свой Линкольн, а какой он у вас, и изменилось ли ваше представление о нем после того, как вы сняли этот фильм?
- Ну, Линкольн, это великая историческая фигура. И, если я как кинематографист собираюсь рассказать о великой исторической фигуре, то мне нужно знать все, что только возможно о том, как он жил и в кого и кому верил, и что он думал об окружающей его действительности, поэтому я предпринял собственное исследование о нем – я очень много читал. А о Линкольне написало более семи тысяч книг.
- Как вам удалось переварить такой большой объем информации о Линкольне, и сохранить в своей эпопее равновесие между его общественной деятельностью и личной жизнью?
- Я бы не смог сделать этот фильм, если бы не был уверен в том, что смогу связать воедино одно с другим, и показать Линкольна как всестороннюю личность, какой он и являлся. И у меня это получилось потому, что лауреат Пулитцеровской премии Тони Кушнер написал замечательный сценарий, а Дэниэл Дэй-Льюис, с которым я был раньше знаком, трансформировался в Линкольна. Именно эти два человека, сценарист и актер, сотворили то, что я был способен перенести на экран.
- В Голливуде кто-то сказал, что сценарист и режиссер являются родителями своих персонажей, но когда они их женят на актерах, или выдают замуж, то должны отпустить их восвояси. Удалось ли вам пойти на подобный компромисс с Дэниэлом Дэй-Льюисом, или он создал свою собственную версию Линкольна?
- Дэниэл Дэй-Льюис входил в свою роль в течение года. Он тоже перелопатил очень много документальных историй о том времени, которые хранятся в архивах. Но он мог импровизировать потому, что у него было не меньше свободы, чем у Тони, который создавал диалоги потому, что никто толком не знает, кто тогда и что говорил. Мы знали, чему было посвящено то или иное заседание, но речи тех, кто принимал в них участие, оставались на нашей совести. Вернее, на совести Тони, чей язык я очень люблю. У него действительно была полная свобода в создании диалогов, и он преуспел в этом. А Дэниэл Дэй-Льюис, опираясь на диалоги Тони, как я уже говорил, мог себе позволить импровизировать.
- Я больше всего восхищаюсь вашей одержимостью, вашим стремлением реализовать свои мечты, но главное тому, что вы сохранили свои детские мечты, а значит и ребенка в самом себе. Как вам это удалось?
- Я не думаю о том, чтобы сохранить в себе ребенка – он просто живет во мне своей жизнью. Я не думаю о том, что он может умереть или измениться. Я cам изменился потому, что у меня семеро детей – я сильно возмужал, помогая расти и взрослеть своим детям. Но какая-то часть меня совершенно не изменилась, и я по-прежнему подчиняюсь своему инстинкту, когда чувствую творческий зуд. Я уверен, что это очень хороший знак, потому, что он провоцирует меня на создание новых фильмов, поэтому я начинаю беспокоиться, когда подолгу не испытываю подобного чувства. Но когда оно возвращается ко мне, то я должен к нему прислушаться потому, что оно меня еще никогда не подводило.
Некоторые фильмы могут потерпеть неудачу, но желание создать что-то новое и полностью погрузиться в какую-то тему или жанр, всегда начинается с творческого зуда. И я не потеряю ребенка в себе до тех пор, пока не начну игнорировать этот зуд. Но если это когда-нибудь случится, то ребенок может не вернуться. Так что, я отношусь к этому чувству очень трепетно.
Оригинал публикации: golos-ameriki.ru
0 коммент.:
Отправить комментарий